Об одном любовном заговоре.
Добавлено: 25 сен 2018, 11:22
«Слушай, Сатона и диявол, стану наговаривать, на соль приворачивать, не благословясь, не перекрестясь, из ызбы поиду не в двери, з двора не в ворота, в чиста поля х кияну морю, на кияне море стоит изба железна, в тои избе печь медна, в тои лежат и горят ясневы дрова… И так бы горела-кипела у рабы Авдотьи об рабе Степане тела бела и ретиво серьца, и ясны очи денна-полденна… и горевала бы, и тосковала, отца, мать забывала, и рот-племя покидала, а меня, раба, из уст не выносила…»
Это заклинание сохранилось в следственном деле о колдовстве, которое было открыто в Российской империи в 1733 году. Все началось с того, что староста нижегородской деревни Маргуши Артемий Иванов привез в Москву «черный» заговор, который нашел в вещах у жены Авдотьи. Он взял ее под венец, когда она уже была беременна от другого мужчины. На вопрос, кто отец, она рассказала, что прижила ребенка от дьячкова сына Степана Борисова. Когда того привезли на допрос в Московскую синодальную контору, он признал, что заговор написан его рукой, и сообщил, что переписал его у незнакомого старика на ярмарке. При этом он настаивал, что волшебства «никакого за ним нет», что к блуду он Авдотью не принуждал и прожил с ней два года по взаимному согласию, а бросил только, когда она забеременела.
В колдовских «тетрадках» и следственных делах XVII–XVIII веков сохранились сотни любовных заговоров, которые были призваны пробудить страсть («присушки») или, напротив, ее потушить и избавить от нежеланного чувства («отсушки»). Для этого одни заклинания призывали на помощь Христа, Богородицу и святых, а другие — дьявола и демонов.
Большинство любовных заговоров предназначалось для мужчин, стремившихся овладеть какой-то девицей, а женские тексты встречались намного реже. В заговорных формулах страсть предстает как болезнь (тоска, кручина, жар), которая должна поразить женщину. Мужчина, произносящий заговор, просит, чтобы та, пока ему не отдастся, утратила радость к жизни и не могла ни есть, ни пить, а также чтобы возлюбленная, позабыв о родителях и родне, думала только о нем.
Почти идентичные описания любовной болезни встречались еще в греческих заговорах первых веков нашей эры, сохранившихся на папирусах из Египта: «Пусть такая-то не сможет ни пить, ни есть, ни любить, не будет у нее сил, не будет здорова, не будет спать без меня».
Аналогичные формулы в изобилии появляются и на Западе. В одном заговоре 1597 года из Модены женщина, обращаясь за помощью к святой Марте, просила, чтобы некий мужчина ее полюбил и стал ей покорен:
«Отбери у него питье, еду, сон, силу, чтобы он не мог уйти или остаться на месте, ни ездить верхом, ни кататься, ни гулять, ни иметь отношения с другими женщинами, пока он не придет ко мне, чтобы выполнить все мои желания, и сделает все, о чем я его попрошу».
Михаил Майзульс
Это заклинание сохранилось в следственном деле о колдовстве, которое было открыто в Российской империи в 1733 году. Все началось с того, что староста нижегородской деревни Маргуши Артемий Иванов привез в Москву «черный» заговор, который нашел в вещах у жены Авдотьи. Он взял ее под венец, когда она уже была беременна от другого мужчины. На вопрос, кто отец, она рассказала, что прижила ребенка от дьячкова сына Степана Борисова. Когда того привезли на допрос в Московскую синодальную контору, он признал, что заговор написан его рукой, и сообщил, что переписал его у незнакомого старика на ярмарке. При этом он настаивал, что волшебства «никакого за ним нет», что к блуду он Авдотью не принуждал и прожил с ней два года по взаимному согласию, а бросил только, когда она забеременела.
В колдовских «тетрадках» и следственных делах XVII–XVIII веков сохранились сотни любовных заговоров, которые были призваны пробудить страсть («присушки») или, напротив, ее потушить и избавить от нежеланного чувства («отсушки»). Для этого одни заклинания призывали на помощь Христа, Богородицу и святых, а другие — дьявола и демонов.
Большинство любовных заговоров предназначалось для мужчин, стремившихся овладеть какой-то девицей, а женские тексты встречались намного реже. В заговорных формулах страсть предстает как болезнь (тоска, кручина, жар), которая должна поразить женщину. Мужчина, произносящий заговор, просит, чтобы та, пока ему не отдастся, утратила радость к жизни и не могла ни есть, ни пить, а также чтобы возлюбленная, позабыв о родителях и родне, думала только о нем.
Почти идентичные описания любовной болезни встречались еще в греческих заговорах первых веков нашей эры, сохранившихся на папирусах из Египта: «Пусть такая-то не сможет ни пить, ни есть, ни любить, не будет у нее сил, не будет здорова, не будет спать без меня».
Аналогичные формулы в изобилии появляются и на Западе. В одном заговоре 1597 года из Модены женщина, обращаясь за помощью к святой Марте, просила, чтобы некий мужчина ее полюбил и стал ей покорен:
«Отбери у него питье, еду, сон, силу, чтобы он не мог уйти или остаться на месте, ни ездить верхом, ни кататься, ни гулять, ни иметь отношения с другими женщинами, пока он не придет ко мне, чтобы выполнить все мои желания, и сделает все, о чем я его попрошу».
Михаил Майзульс