Северный миф о гибели мира

[Kolgrimr]

Ф. Н. Петров


Представляя себе Конец света, современный человек исходит, как правило, из образов христианского Апокалипсиса — Откровения Иоанна Богослова. Однако не только историческое христианство создало эсхатологическую концепцию. До нас дошло несколько древних индоевропейских мифов о гибели мира. В настоящей работе мы рассматриваем главным образом северный миф, сохранившийся в древнеисландских источниках.
* * *

Ко времени заселения Исландии, которое произошло в IX в. н.э., европейская цивилизация уже проникла в Скандинавию. Исландия была заселена норвежцами, бежавшими от притеснений короля Харальда Прекрасноволосого. И эти беглецы от государства создали на одиноком северном острове культурную и социальную систему, базирующуюся на до-государственных реалиях северных народов. Древнеисландская культура непосредственно уходит своими живыми корнями в индоевропейскую древность. Она определенным образом воскресила эту древность на несколько сот лет. Поэтому древнеисландская культура — это единственная письменная культура, позволяющая пролить свет на индоевропейскую первобытность. Причина того — широчайшее распространение в Древней Исландии грамотности на базе латинского алфавита.
Древнее руническое письмо Скандинавии было предназначено только для сакральных целей. Рунами высекали надгробные надписи, творили магические заклинания, совершали гадания. И только с проникновением в Скандинавию латинского алфавита были записаны мифы, эпические сказания, стихи скальдов и саги.
Из всех скандинавских народов древнюю северную мифологию сохранили до нас только исландцы. Это произошло в силу негосударственного, эгалитарного характера исландского общества. В Х в. северные страны приняли христианство. Исландия приняла его последней — в 1000 г. Однако в Швеции, Норвегии и Дании христианство насаждалось государством. Следы язычества беспощадно искоренялись здесь, также, как и на Руси. Такой государственной политике мы и обязаны, например, тому, что практически ничего не знаем о славянской мифологии — до нас не дошло ни одного древнеславянского языческого текста. Та же судьба ждала бы и скандинавскую мифологию, если бы не исландцы.
В Исландии христианство было принято на альтинге — ежегодном всеисландском собрании. Принять христианство предложил законоговоритель Торгейр со Светлого Озера, сам на тот момент язычник. Принятие христианства было вызвано необходимостью предотвратить распрю между языческой и недавно христианизировавшейся частью населения. На альтинге решили, что единым законом для всего населения Исландии будет христианство, но языческие культы можно будет справлять в приватном порядке1.
Приняв христианство и освоив латинскую грамоту, исландцы стали «самым литературным народом в мире»2. Мифологические и героические песни, бытовавшие в устной традиции, были записаны и сведены в кодекс, получивший в наше время название «Старшая Эдда». Тогда же было записано множество саг. Наибольшей ценностью для нас обладают т.н. «саги об исландцах», повествующие о распрях между жителями Исландии, происходившими в X–XI в.в.
Описания событий в сагах поражают своей абсолютной реалистичностью. Все события имеют четкие пространственные привязки к топонимам, значительная часть которых сохранилась на карте Исландии до настоящего времени. Реализм саг подкупает, и длительное время исследователи рассматривали саги как абсолютно точные хроники событий. Лишь в нашем веке пришло понимание того, что абсолютная точность была невозможна хотя бы потому, что саги часто повествуют о событиях индивидуальной жизни, которым не могло быть свидетелей. Однако, несомненно стремление авторов саг к точности и реализму. Конечно, и в процессе сочинения, и при устной передаче саг до того, как они были записаны, неминуемо происходила неявная «авторская правка» текста, искажение реальных событий. Однако если в плане единичных фактов саги и не являются абсолютно достоверным источником (хотя их авторы стремились достигнуть высокого уровня достоверности), то на уровне общественных реалий достоверность саг не вызывает сомнений. Они сочинялись для современников и бытовали в обществе в качестве правдивых историй о реальных людях. Здесь было просто невозможно искажение социальной и культурной реальности, в которой жили и авторы саг, и их слушатели3.
На материале саг мы можем охарактеризовать исландское общество IX–XIII вв. как саморегулирующееся общество, не создавшее над собой государственной надстройки и обходившееся сугубо эгалитарными средствами поддержания общественной жизнедеятельности. В отсутствие государства, в отсутствие какого-либо аппарата насилия и подавления в Исландии существовала чрезвычайно развитая, я бы сказал, изощренная правовая система. Причем законы не существовали в виде письменных норм, они транслировались от человека к человеку и знатоки законов пользовались в обществе большим авторитетом.
Весь остров делился на ряд судебных округов, где разбирательства происходили на тингах — собраниях населения. Высшей судебной инстанцией был всеисландский тинг — альтинг. Исландский суд знал три основных вида приговора: выплата виры — денежного возмещения, изгнание из страны и объявление вне закона. Исполнение приговоров было делом заинтересованных сторон. Состав суда в Исландии определялся сторонами. Саги показывают, что судебная система, не опиравшаяся на силовой институт исполнения наказаний, была как минимум не менее эффективна, чем современные государственные системы. Пример Исландии показывает что, вопреки распространенному мнению, люди в «естественном» состоянии, не сдерживаемые властью государства, отнюдь не стремятся решать все вопросы «по праву силы». Несостоятельной оказывается широко известная теория, впервые сформулированная Томасом Гоббсом и тракующая о том, что «пока люди живут без общей власти, держащей всех их в страхе, они находятся в том состоянии, которое называется войной, и именно в состоянии войны всех против всех. В таком состоянии … жизнь человека одинока, бедна, беспросветна, тупа и кратковременна»4.
Жизнь исландцев была ярка и насыщенна, зачастую — богата, а в случае удачи и весьма длительна. На примере исландского общества мы видим, что подавляющее большинство людей не идет ни на какие преступления без случая крайней необходимости, а асоциальное меньшинство, которое было в Исландии, есть и в любом другом обществе.
Убийства в Исландии случались довольно часто, но в подавляющем большинстве случаев, за редким исключением, убивали в порядке защиты своего достоинства, в отместку за оскорбления, либо в качестве мести за убитых родственников, друзей, или даже сторонних людей. Очень редки были подлые убийства — на противника шли в открытую, спящих, как правило, будили перед тем, как на них напасть.
Удивительны мужество и спокойствие, с которым исландцы шли на смерть, если считали это своим долгом. Современных европейцев часто поражает именно эта сторона древней культуры. Как говорил Расмус Раск: «Я изучаю исландский язык не для того, чтобы научиться политике, приобрести военные знания и т.п., но для того, что бы научиться образу мыслей мужа, … для того, что бы закалить мысль и душу так, что бы я мог без трепета идти навстречу опасности и чтобы моя душа предпочла скорее расстаться с телом, чем отречься от того, в истинности и правоте чего она непоколебимо уверена»5.
В Исландии никакая безличная сила не господствовала над человеком. И человек всегда выступает в сагах как самостоятельное действующее лицо, а не как часть некоторого надчеловеческого механизма.
Исландский идеал человека мы можем вывести из описаний тех героев, которым симпатизируют авторы саг. Так о Гуннаре с Конца Склона сага говорит: «Это был человек рослый, сильный и очень искусный в бою. Он рубил мечем обеими руками и в то же время метал копье, если хотел… Не было ему равных в стрельбе из лука… Он был хорош собой. Лицо у него было белое, нос прямой, но слегка вздернутый, глаза голубые и зоркие, щеки румяные, волосы русые, густые. Он прекрасно знал правила обхождения, был вынослив, щедр и сдержан, верен в дружбе и строг в выборе друзей. Много у него было всякого добра»6.
А вот как описывает сага Ньяля: «Ньяль был богат и хорош собой, но у него не было бороды. Он был такой знаток законов, что не было ему равных. Он был мудр и ясновидящ и всегда давал хорошие советы. Он был доброжелателен, обходителен и великодушен, прозорлив и памятлив и никому не отказывал в помощи, кто бы ни обращался к нему»7.
Люди, к которым в сагах проявляется отрицательное отношение, характеризуются следующим образом: «Жил человек по имени Торд. Он был работником у Бьярни из капища… Торд был очень задирист и всем давал почувствовать, что он работник у большого человека. Это не делало его более достойным, и его мало кто любил»8.
При этом саги повествуют не об абстрактных, идеальных героях и антигероях, а о живых людях со сложной судьбой, чьи поступки никогда не укладываются в простую схему. Так, благородный Флоси совершает позорный поступок — сожжение Ньяля и его людей в доме, потому что не видит иного способа их одолеть.
Исландия — страна с бедной природой. Относительно плодородные долины перемежаются здесь огромными, совершенно бесплодными плоскогорьями. Жить за счет собственных природных ресурсов в Исландии можно лишь на грани бедности и гибели. Но исландцы не засиживались на своем острове. Они ходили в викингские походы, служили в дружинах скандинавских конунгов, были придворными скальдами, торговали.
Исландская мифология известна нам по сборнику древних песен «Старшая Эдда» и по прозаическому изложению мифов в «Младшей Эдде». «Старшая Эдда» — условное наименование пергаментного кодекса, обнаруженного в 1643 г. исландским епископом Бриньольвом Свейнссоном. По орфографическим и палеографическим данным установлено, что он был написан в Исландии во второй половине XIII века. Из характера ошибок в кодексе следует, что он представляет собой список с несколько более древней рукописи9. Первый перевод Старшей Эдды на русский язык вышел в 1897. Все цитаты из Старшей Эдды в нашей работе, кроме особо оговоренных случаев, даны в переводе А. Корсуна10.
«Младшая Эдда» — учебник скальдического искусства, составленный древнеисландским скальдом Снорри Стурлусоном11. Младшая Эдда вторична по отношению к песням Старшей Эдды, хотя сам сборник песен к моменту написания Снорри своего труда еще не был составлен, песни бытовали в устной традиции. Судя по всему, песенная форма и была основной формой выражения мифа у исландцев.
Снорри строит свое изложение на песнях, вошедших позднее в Старшую Эдду и активно цитирует их. Многое в его произведении почерпнуто из недошедших до нас источников. Однако самое ценное в Младшей Эдде — это проявляющее в ней личное восприятие мифов самим Снорри.
Снорри Стурлусон жил в христианской Исландии. Он написал свой труд в 1222–1225 гг., а христианство было принято исландцами в 1000 г. Однако в Исландии — единственной из европейских стран — христианство не насаждалось насильно, языческие мифы не искоренялись, а записывались и сохранялись. Конечно, Снорри уже не был человеком языческой культуры, однако он жил среди людей, для которых эти мифы сохраняли свою важность и значимость.
И не удивительно, что современные ученые не могут прийти к однозначному выводу по вопросу о том, был ли сам Снорри христианином и (шире) в какой мере были христианами исландцы XI–XIII вв. Очевидно, что сами они считали себя христианами — свидетельствами этого наполнены саги. Однако христианство для древних исландцев было чем то совершенно другим, чем для современного европейца, и вмещало в себя вполне серьезное отношение к языческим мифам.
Многое в древнеисландской мифологии восходит к общегерманским стереотипам, в значительной мере она отразила и древние индоевропейские представления12.
Значительное место в исландской мифологии занимает эсхатологическая концепция — комплекс представлений о конце мира. Наименование этого этапа мировой истории — «Рагнарёк» (др.-исл. «судьба (гибель) богов»). Вся исландская мифология проникнута эсхатологическим предчувствием гибели мира.
Исландская мифология дает нам совершенно особенный подход к соотношению времен. Роль мифического прошлого в определении событий исторического времени у древних исландцев крайне невелика. Его место занимает мифическое будущее — конечная драма мировой истории. Не космогония, а эсхатология есть центральная часть исландской мифологии.
В полностью эсхатологизированной северной мифологии астральные и календарные представления не играют существенной роли13. Для исландцев время не двигалось по круговым циклам, а стремительно рвалось к своему концу.
В отечественной науке не уделялось специального внимания скандинавским представлениям о гибели мира, однако изучение иных проблем скандинавской мифологии имеет у нас довольно обширную научную традицию. Основатель отечественной школы скандинавской филологии М.И. Стеблин-Каменский — автор целой серии прекрасных монографий на эту тему14. Серьезные и глубокие труды по северной мифологии были написаны А.Я. Гуревичем15 и Е.М. Мелетинским16. Современным переводам древнеисландских мифологических текстов на русский язык мы обязаны, прежде всего, А. Корсуну17 и О.А. Смирницкой18. Их переводы сочетают в себе точность и высокие художественные достоинства.
Первая песня Старшей Эдды посвящена истории мира от его возникновения до грядущей гибели. Древнеисландское название этой песни «VöIuspá» переводится как «прорицание вёльвы». Вёльва — колдунья, провидица. Ее прорицание обращено к богам — асам. В определенном смысле вёльва совечна миру, ибо она помнит самое его начало и «видит» его конец, за которым последует возникновение нового мира.
Песня делится на две примерно равные по объему части. В первой описывается возникновение мира и ключевые события начала мировой истории, во второй разворачивается драма гибели мира.
Провести четкую границу между этими двумя частями песни невозможно. События начала мировой истории уже проникнуты эсхатологическим духом и современному читателю не ясно, где описание символов, указывающих на будущую гибель мира, переходит в описание событий конца мировой истории. Сама космогония древних исландцев эсхатологична. Мир возникает уже в предчувствие конца. Этим предчувствием проникнуты все мифологические тексты и вся культура Древней Исландии.
Первая и вторая части песни лишь на первый взгляд равновесны. При внимательном изучении становится ясно, что первая (космогоническая) часть песни имеет подчиненное значение по отношению ко второй (эсхатологической).
Космогоническая часть не связана столь сильно, как эсхатологическая, единым стержнем ни на смысловом уровне, ни на уровне ритмов и образов. Возникновение мира описывается не связным текстом, а набором символов, понять которые в контексте только этой песни зачастую невозможно.
Основной замысел «Прорицания вёльвы» состоит в описании конечной судьбы мира и космогоническая часть включена в песню для цельности повествования. Она является прологом к основной — эсхатологической — части.
В полную силу эсхатологические настроения начинают звучать после описания гибели Бальдра. Бальдр — сын Одина, самый светлый из богов. Миф о его гибели подробно изложен в Младшей Эдде. Убийство Бальдра подстроил ас Локи — демоническая фигура, чьи козни неоднократно ставили асов на грань гибели, от которой сам же Локи, как правило, их и спасал. Локи является отцом тех чудовищ, которые уничтожат богов в Последней Битве. Убийством Бальдра он начинает отсчет последних дней мира.
Бальдр, единственный из асов, имеет эпитет «Добрый». Он — единственный бог, о котором в мифах рассказывается только хорошее. Бальдр необычайно красив, светел, мудр, красноречив, добр. Его смерть была страшным потрясением для асов. Что бы вызволить Бальдра из Хель плакало «все, что ни есть на земле, живого иль мертвого <…> люди и звери, земля и камни, деревья и все металлы»19.
Именно с момента гибели Бальдра конец мировой истории приобретает свой положительный смысл. Бальдр ушел в Хель — подземное царство мертвых, и асы не могут выручить его оттуда, несмотря на все свои усилия. В системе существующего мира Бальдр не может вернуться. Можно сказать, что его гибель — это первая несправедливость в мире, которую нельзя исправить, если мир не будет разрушен вместе со всеми своими законами, а затем создан вновь, лучшим.
После описания смерти Бальдра песня наполняется эсхатологическими образами. Не ясно, относятся ли эти образы к прошлому мира, его настоящему или будущему, однако все они трактуют о мировой гибели: скованный Локи, ожидающий Гибели Богов; холодный поток, несущий мечи; золотой чертог и дом, сплетенный из змей; мученья поправших клятвы и подлых убийц, которых терзает дракон Нидхёгг в мире мертвых20.
Нерасчлененность прошлого, настоящего и будущего в этих строфах связана с восприятием времени древними исландцами. Между прошлым — космогонией, и будущим — эсхатологией, в «Прорицании вёльвы» находится не историческое настоящее, но миг неустойчивого равновесия, в котором мир застывает после первого чуда — творения мира, перед последним чудом — его гибелью.
Символы Конца все яснее высвечиваются в ткани мира — и наступает последняя драма.
Эсхатологическая часть «Прорицания вёльвы» открывается упоминанием о рождении Фенрира — Мирового Волка, главного противника богов в Последней Битве. Фенрир был рожден еще в начале мира. Его отец — ас Локи, а мать — великанша Ангрбода («сулящая горе») из Железного Леса. В первых же строфах, с которых начинается собственно прорицание — предсказание будущего — появляется восклицание вёльвы, обращенное к богам «довольно ли вам этого?». Это восклицание пронизывает всю эсхатологическую часть песни.
40 Сидела старуха
в Железном Лесу
и породила там
Фенрира род;
из этого рода
станет один
мерзостный тролль
похитителем солнца.
41 Будет он грызть
трупы людей,
кровью зальет
жилище богов;
солнце померкнет
в летнюю пору,
бури взъярятся —
довольно ли вам этого?
События разворачиваются, напряжение песни все более возрастает. Два петуха вторят своим пением друг другу, один — багряный «на деревьях лесных», другой — «черно-красный», в мире смерти. Петух — символ начала, пробуждения. Он же — вечный символ тревоги, символ небесного огня, воскресения из мертвых и возрождения жизни21. Пение петуха будит эйнхерий — павших воинов, которых собирает в своих палатах Один.
Мотив пробуждения очень силен в начале эсхатологической части песни. Символически это выражается как пробуждение ото сна, но на языке понятий точнее было бы сказать, что это пробуждение от менее яркой реальности к максимально яркой и насыщенной.
Всю эсхатологическую часть песни связывает четырежды повторяющаяся строфа:
Гарм лает громко
у Гнипахеллира,
привязь не выдержит —
вырвется Жадный.
Ей многое ведомо,
все я провижу
судьбы могучих
славных богов22.
Она как бы противостоит рефрену, четырежды повторяющемуся в космогонической части «Прорицания»: «тогда сели боги / на троны могущества / и совещаться / стали священные23 «. Рефрен первой части служит выражением могущества творения, рефрен второй части подчеркивает драматизм происходящих событий.
Болью и ужасом наполнены последние дни мировой истории:
45 Братья начнут
биться друг с другом,
родичи близкие
в распрях погибнут;
тягостно в мире,
великий блуд,
век мечей и секир,
треснут щиты,
век бурь и волков
до гибели мира;
щадить человек
человека не станет.
Ас Хеймдалль — страж богов — трубит в свой рог Гьяллархорн, и тем возвещает конец мира.
Напряжение песни нарастает. Трепещет мировая ось — ясень Иггдрасиль, связующий нижний, срединный и верхний миры. Рвется из своих цепей Фенрир — Мировой Волк, скованный асами в начале времен.
Враги асов движутся к полю Последней Битвы: великаны во главе с Хрюмом, Мировой Змей Ёрмунганд, сыны Муспелля. Врагами наполнен Нагльфар — корабль, построенный из ногтей мертвецов. К полю битвы приближается Мировой Волк и отец Волка и Змея — ас Локи, вырвавшийся из своих пут.
50 Хрюм едет с востока,
щитом заслонясь;
Ёрмунганд гневно
поворотился;
змей бьет о волны,
клекочет орел,
павших терзает;
Нагльфар плывет.
51 С востока в ладье
Муспелля люди
плывут по волнам,
а Локи правит;
едут с Волком
сыны великанов,
в ладье с ними брат
Бюлейста едет24.
Обе приведенные строфы начинаются с указания стороны света: враги наступают на асов с востока. Всякое направление в пространстве имело в древних культурах свою смысловую нагрузку. У германских народов как «позитивные» направления рассматривались Юг и Запад, а как «негативные» — Север и Восток25.
Отметим, что у древних славян представление о смысловой нагрузке сторон света было отчасти обратным древнегерманскому Юг также рассматривался как священное направление, но наряду с ним священным был Восток, а Запад имел негативный смысл26. Таким образом, в системе исторического противостояния «Запад — Восток» можно отметить, что народы Западной Европы несут в своей культуре древние представления о Востоке как направлении тьмы, зла, смерти, а славянские народы Восточной Европы такое же значение всегда предавали западным направлениям.
Наступает огненный исполин Сурт, пылает пламя, блещут мечи, гибнут люди.
52 Сурт едет с юга
с губящим ветви,
солнце блестит
на мечах богов;
рушатся горы,
мрут великанши;
в Хель идут люди,
расколото небо.
Кульминация песни — это описание самой Последней Битвы. Напряжение текста достигает здесь небывалой силы:
53 Настало для Хлин
новое горе,
Один вступил
с Волком в сраженье,
а Бели убийца
с Суртом схватился, —
радости Фригг
близится гибель.
Три строфы посвящены Последней Битве, и все они наполнены смертью — смертью предвиденной и предчувствованной.
Всеотец Один гибнет в пасти Мирового Волка, но его сын Видар Молчаливый мстит за отца и убивает главного противника асов.
55 Сын тут приходит
Отца Побед,
Видар, для боя
со зверем трупным;
меч он вонзает,
мстя за отца, —
в сердце разит он
Хведрунга сына.
Могучий Тор, оборонявший от великанов и иных чудовищ Асгард и Мидгард (небесный град богов и срединный мир людей) убивает Мирового Змея и сам падает мертвым.
56 Тут славный приходит
Хлодюн потомок,
со змеем идет
биться сын Одина,
в гневе разит
Мидгарда страж,
все люди должны
с жизнью расстаться, —
на девять шагов
отступает сын Фьёргюн,
змеем сраженный —
достоин он славы.
Пик напряжения приходится на строфу, описывающую разрушение мироздания:
57 Солнце померкло,
земля тонет в море,
срываются с неба
светлые звезды,
пламя бушует
питателя жизни,
жар нестерпимый
до неба доходит.
Мир гибнет от огня и тонет в море — вечном символе предмирового и послемирового Хаоса27.
Черный и красный цвета пронизывают все стихи, посвященные гибели мира. На фоне чернеющего солнца и пожирающего мир огня блистают мечи асов и срывающиеся с неба звезды.