Удача или провидение? А. Я. ГУРЕВИЧ. ИСТОРИЯ И САГА

[Sigrid]

Какие силы движут людьми? Чем определяются их поступки? Саги дают ответ и на эти вопросы. Деяния и самая жизнь людей управляются судьбой. Судьба – всеобщая детерминированность социальной жизни, настолько недифференцированная, что она распространяется равно и на природу, от которой жизнь людей не отделена достаточно четко, которой она, во всяком случае, еще не противопоставлена. Но судьба в представлении скандинава не безличная сила, стоящая над миром, не слепой рок, до какой-то степени она – внутреннее предназначение человека. Термины, употребляемые в сагах в этой связи, – "hamingja", "gæfa", "heill", "auðna", выражающие разные оттенки понятия "судьба": "счастье", "удача", "участь", "доля", – обозначают качества отдельного человека или его семьи, рода (у каждого индивида или рода своя судьба, своя удача). "Hamingja" – в этом отношении термин наиболее показательный: это и личная удача, везение, и дух-охранитель отдельного человека, покидающий его в момент смерти и переходящий к потомку или близкому сородичу умершего либо умирающий вместе с ним.

Удача выявляется в поступках человека, поэтому активное, решительное действие – императив его поведения. Нерешительность и излишняя рефлективность расцениваются как признаки отсутствия счастья и осуждаются. Кроме того, и это очень существенно для понимания категории "счастья", "удачи" у скандинавов, такие качества не являются столь неотъемлемыми и постоянно сопутствующими индивиду, что он мог бы позволить себе не подкреплять их систематически своими поступками, не испытывать их в действии. От степени, характера счастья, везения человека зависит благоприятный исход его поступков, но лишь при постоянном напряжении всех моральных и физических сил он может добиться обнаружения своей удачи. В этом смысле представления скандинавов о судьбе далеки от фатализма; здесь нет и следа пассивной покорности и смирения перед высшей силой. Напротив, знание своей судьбы из предсказаний, гадания, вещего сна побуждает человека с наибольшей энергией и честью выполнить положенное, не страшиться даже неблагоприятной участи, не пытаться от нее уклониться, но гордо и мужественно ее принять.

Один из героев "Саги о Гисли Сурссоне", возвращаясь домой, узнает о грозящей ему опасности, но не сворачивает с пути: "Отсюда реки текут к югу в Дюра-фьорд, и я тоже туда поеду". Нельзя обратить вспять водный поток, и так же неуклонно действует судьба. Поэтому нужно смело идти ей навстречу. В сагах не слепой детерминизм, от которого не уйти, стоит в центре повествования, а именно отношение к судьбе героев саги, их решимость встретить достойно то, что предназначено им судьбой.

Разумеется, перед нами не суверенные личности, напоминающие людей эпохи Возрождения. Они коренным образом от них отличаются. Человек в средневековой Скандинавии, по-видимому, вообще слабо осознавал свою индивидуальность. Его личность не создана им самим, она принадлежит роду, семье, воплощая определенные коллективные качества. Поэтому, как явствует из саг об исландцах и из "Круга Земного", от благородного и рожденного в браке человека ожидают такого поведения и образа мыслей, какого нелепо было бы ожидать от низкорожденного или внебрачного сына. Личные склонности отступали на задний план перед требованиями родовой морали, и привязанность к кровным родственникам обязательнее и сильнее, чем любовь к жене или мужу. В человеке действует некая сила, судьба, но она индивидуализирована столь же мало, как и его собственное "я", – это судьба рода, коллектива.

В представлениях скандинавов о судьбе и удаче отражается их отношение к человеческой личности и, следовательно, их самосознание: сознавая необходимость активного действия, человек вместе с тем видит в его результатах проявление некой силы, с ним связанной, но все же не идентичной его личности; эта сила поэтому нередко представляется персонализованной в облике хранительницы удачи; такие девы – fylgja, hamingja фигурируют в скандинавской мифологии и в сагах об исландцах. Для древних скандинавов вообще характерна форма самосознания, при которой источником их собственных поступков, мыслей, речей оказывается не сама человеческая личность, а качества, существующие отчасти как бы помимо нее; так, человек не думает, но "ему думается", не он говорит, а "ему говорится" ("и говорилось ему хорошо"), не он завоевывает свое счастье или достигает победы, но "ему посчастливилось", "ему выпала удача", "ему досталась победа" и т. д. Разумеется, было бы неосторожно буквально толковать соответствующие обороты древнескандинавского языка как непосредственное отражение человеческой мысли и психологии, достаточно вспомнить подобные же обороты и в современном языке. Тем не менее частота и постоянство, с которыми в древненорвежских текстах встречаются указанные обороты, заставляют предположить, что они в эпоху саг еще не превратились окончательно в простые формы выражения, лишенные специфического смысла. В этом убеждает анализ понятия "судьба": судьба именно происходит, "случается" с человеком, а не свободно им творится.

В "Саге о Гуннлауге Змеином Языке" рассказано о том, как дочь знатного человека Торстейна, который перед ее рождением велел матери "вынести" ее, т. е. обречь на смерть (потому что он видел вещий сон, предрекавший большие несчастья из-за девочки, когда она вырастет), была спасена. Впоследствии это стало известно Торстейну. Тот сказал жене, что не винит ее в нарушении его приказа: "Видно, чему быть, того не миновать" (буквально: "По большей части катится туда, куда хочет"). Далее в той же саге повествуется о ссоре между двумя молодыми людьми из-за этой девушки, ссора грозила перерасти в смертельный поединок между ними (который и был возвещен сном, предшествовавшим ее рождению). Родичи обоих молодых людей считали столкновение большим несчастьем, но "что суждено, то должно было случиться" (буквально: "Так должно было произойти, как складывалось"). Люди не могут уклониться от судьбы, события, в которые они вовлечены, "катятся", "складываются", свершаются.

Однако не всякое событие в жизни человека предопределено, и для его свободной воли остается достаточный простор, судьба обнаруживается в критические, решающие моменты жизни, и тогда требуется предельное напряжение всех его сил. Но саги рисуют людей преимущественно как раз в подобные поворотные моменты.

В королевских сагах удача, счастье – качества, присущие прежде всего конунгу, вождю. Вообще, чем знатнее и благороднее человек, тем большей удачей он обладает, тем легче ему достаются победы и богатства, ему везет на верных друзей и дружинников. Каждый конунг обладает своей личной "удачей", "долей", но вместе с тем он наследник "удачи" всех своих предков. Интерес к генеалогиям, столь живой у скандинавов, помимо других причин вызывался стремлением выяснить, от каких славных и "богатых удачей" предков они происходят, и тем самым понять размеры их собственной "удачи".

В "Круге Земном" многократно повторяется мотив бессилия простонародья, бондов, в столкновении с конунгом: они еще могут держаться против него, пока у них есть удачливый вождь, но достаточно ему погибнуть, как войско бондов, даже обладающее значительным численным перевесом, немедленно рассыпается, совершенно деморализованное. Поэтому мысль об удаче конунга является существенным фактором, влияющим на ход событий и на принятие тех или иных решений.

Когда Олав Харальдссон обратился к конунгам Упплёнда с просьбой о помощи в борьбе за освобождение Норвегии от чужеземного господства, один из них сказал:

– Что касается этого человека, Олава, то его судьба и удача должны решить, добьется ли он власти... – Впоследствии, встревоженные христианизаторской политикой Олава и усилением его власти, эти же конунги обсуждают вопрос о возможности оказания ему сопротивления. Один из них советует не рисковать и "не тягаться в удаче с Олавом" (Ól. helga, 36,74).

Низкорослый и горбатый конунг Инги Харальдссон едва мог самостоятельно передвигаться из-за того, что одна нога у него была сухая. Эти физические недостатки, как передают, он приобрел в двухлетнем возрасте, когда один из предводителей взял Инги в битву и держал его на руках; стоя в разгар боя близ знамени, этот предводитель подвергался большой опасности. Сага сообщает, что противники Инги обладали численным превосходством и тем не менее потерпели поражение. Участие в бою малютки-конунга могло иметь один смысл: оно должно было дать победу его сторонникам, ибо в особе конунга заключена "удача", необходимая для достижения успеха.

При избрании на престол Магнуса Эрлингссона его сторонники высказались за то, чтобы советником конунга стал его отец Эрлинг Кривой, обладавший для этого необходимыми достоинствами: "И ему не будет недоставать успеха, если с ним будет hamingja" (Magn. Erl., 1).

Счастье, благополучие, везение – принадлежность вождя, тем не менее, по убеждению скандинавов, к ним можно приобщиться, если вступить в контакт с конунгом: служить ему, получать от него подарки, ибо и в вещах удачливого вождя воплощается его везение. Поэтому дружинниками, домогавшимися у конунгов даров, владели более сложные чувства, нежели простая жадность: они стремились при посредстве его подарков разделить с ним его удачу. Но удачу можно получить и не через вещи, а непосредственно, в силу выраженного конунгом благого пожелания, как своего рода благословение.

Удача Олава Харальдссона в течение долгого времени была столь велика и очевидна для всех, что он сумел заручиться поддержкой бондов, и люди верили в его способность сообщать частицу своего счастья другим. Приближенный Олава, говоря о предстоящей миссии в Швецию, сопряженной с большой опасностью, подчеркивает: – Но удача конунга велика.

Он просил у конунга его удачи для этой поездки, ибо очень в ней нуждается ("чтобы ты вложил свою hamingja в эту поездку"). Конунг ответил, что удача посланца во время его миссии может подвергнуться большим испытаниям, и поскольку он близко к сердцу принимает это дело, то посылает вместе с ним и его людьми свою hamingja. Посланец выражает надежду, что удача конунга поможет и в данном случае, поскольку до этого удавались все его начинания (Ól. helga, 68,69).

Но удача может и покидать вождя. Конунг Харальд Сигурдарсон был, несомненно, в высшей степени удачливым в своих военных походах и в захвате добычи. Большой популярностью пользовались рассказы о его подвигах в викингских экспедициях и на службе при византийском дворе. Воинская удача этого конунга вознаграждалась огромными богатствами, а обладание драгоценностями служило залогом верности вождю его дружинников. И тем не менее во время похода на Англию счастье изменило Харальду. Снорри пишет, что перед битвой при Стэмфордбридже, в которой решился исход этого предприятия, под Харальдом неожиданно упал конь. Конунг, вставая на ноги, сказал:

– Падение – знак удачи в поездке!

Но английский король Харальд (Гарольд), которому в этот момент показали норвежского конунга, оценил его падение иначе и явно ближе к истине:

– Рослый и статный человек, но, видно, удача его покинула (Har. Sig. 90).

Олаву – самозванному конунгу, который стал во главе повстанцев, выступивших против ярла Эрлинга и его сына конунга Магнуса, "как говорят", не было удачи в битве, и они упустили Эрлинга, едва не попавшего к ним в руки. Из-за этого "величайшего невезения" Олава с тех пор прозвали неудачником (ógæfr), а его отряд – Колпаками (Hettusveinar) (Magn. Erl., 33).

Датский конунг Свейн, потерпев поражение в битве с норвежцами, явился под чужим именем (он назвал себя Vandráðr – "Находящийся в беде") к ярлу Хакону и просил помочь ему спастись. Ярл послал его к своему другу, бонду Карлу, и тот хорошо его принял. Карл узнал конунга, но не подал вида, жена же его, не ведая, кого она принимает, стала распространяться о том, что у них, дескать, несчастливый конунг, хромой и трус к тому же. Vandráðr возразил ей: если конунг невезучий в битвах, это не значит, что он трус. Трусость – личное качество, тогда как везение, счастье не зависят от одного человека и могут ему изменить, несмотря на его волю и мужество. Трус достоин лишь презрения, а человек, от которого отвернулась судьба, заслуживает сочувствия и может рассчитывать на помощь, ибо утрата удачи ставит его в трудное положение (на что и указывает принятое Свейном имя Vandráðr). Счастье может еще и вернуться. Когда жена Карла отняла у гостя полотенце, серединою которого он вытирал руки, обвинив его в грубых манерах, Vandráðr воскликнул:

– Я еще вернусь туда, где смогу вытирать руки серединою полотенца! (Har. Sig., 64).

Когда это действительно произошло и Свейн вновь утвердился на датском престоле, он наградил Карла и сделал его "большим человеком", но отказал ему в просьбе оставить при нем его прежнюю жену, сказав, что даст ему лучшую и более умную. Если ситуация, в которой оказался конунг Свейн, оценивается как отсутствие удачи, то о ярле Хаконе, спасшем его от смерти, говорили, что на его долю выпала величайшая удача.

Везение достойного человека никого не удивляет, но иногда оно выпадает на долю недостойного. Так, во всяком случае, рассуждает Олав Харальдссон в сцене крещения своего сына. Ребенок родился у его служанки, но приближенные конунга знали, кто мог быть его отцом. Так как новорожденный был слаб, с крещением не следовало медлить, однако никто не решался разбудить почивавшего конунга, и скальд Сигват сам дал ему имя Магнус. Утром конунг упрекал Сигвата, что он окрестил ребенка без его ведома, выбрав имя, не принадлежавшее к числу родовых имен королевской семьи. (Именам скандинавы придавали величайшее значение!) Сигват возразил, что он назвал так мальчика по Карлу Великому (eptir Karla-Magnúsi), которого считает величайшим в мире человеком. Конунг:

– Ты удачливый человек и не удивительно, когда удаче сопутствует мудрость. Странно, однако, что иногда удача сопутствует глупцам и неумные советы оборачиваются удачными.

После этого конунг был очень доволен (ибо имя, которое носил такой человек, как Карл Великий, сулило ребенку удачу), и Сигват остался в милости (Ól. helga, 122).

Одного и того же человека могут попеременно постигать удача и неудача. Так было с ярлом Хаконом, который правил Норвегией до приезда в нее Олава Трюггвасона. Снорри пишет, что ярл был настоящим предводителем, удачливым в достижении победы и уничтожении своих врагов. Когда ему удалось разгромить викингов из Йомсборга, один из них, спрятавшись на корабле, застрелил из лука сидевшего рядом с ярлом знатного человека. Стрелявшего нашли: он стоял на коленях, так как ступни ног у него были отрублены. Он спросил, в кого попала его стрела, и узнав, что убитый не ярл, воскликнул:

– Значит, моя удача меньше, чем я желал.

Его убили со словами:

– Достаточно большое несчастье, и большего тебе уже не причинить (Ól. Tr., 42).

Посланная в ярла стрела не попала в него, такова была его удача Снорри добавляет, что, как "рассказывают" (тем самым он не ручается за достоверность сообщения), для достижения победы над считавшимися непобедимыми викингами из Йомсборга ярл Хакон принес в жертву своего сына. Видимо, существовали средства воздействия на судьбу или, лучше сказать, средства, способствовавшие ее выявлению. Но впоследствии ярлу перестало везти: о жалкой смерти его от руки собственного раба рассказано выше. "Жестокая судьба ["не-удача", "не-судьба"], что подобный вождь так умер", – замечает Снорри (Ól. Tr., 50).

Ярл Хакон вызвал ненависть бондов и утратил всякую популярность вследствие развращенности, толкавшей его на захват чужих жен и дочерей. Однако главную причину "не-счастья" Хакона Снорри усматривает в том, что "наступило время, когда язычество и идолопоклонство были осуждены и на их место шли святая вера и правильные обычаи" (Ól. Tr., 50).

Очевидно, судьба, всесильная, по мнению Снорри, в эпоху язычества, утрачивает свое могущество перед лицом христианства. Как видим, ему известны и "субъективные", и "объективные" условия действия судьбы, но, признавая превосходство христианского божественного провидения над языческой судьбой, он по-прежнему придает ей самое серьезное значение.

Новые оттенки в понимании судьбы мы встречаем в "Саге об Олаве Святом". Удачи этого конунга в первый период его правления контрастируют с неудачами последних лет жизни. Как пишет Снорри, во время пребывания в изгнании Олаву приходило в голову, что в течение первых десяти лет правления все ему удавалось и шло хорошо, а потом все стало трудно и пошло плохо и испытания судьбы стали неблагоприятными. Поэтому он сомневался в том, мудро ли будет поверить своей hamingja настолько, чтобы с небольшим войском пойти против своих врагов, т. е. попытаться вернуть себе власть над Норвегией. С этими сомнениями пребывавший в нерешительности конунг часто обращался к Богу. Здесь дана некоторая обобщенная характеристика отношений Олава с судьбой и, как это часто встречается в "Саге об Олаве Святом", идея судьбы упомянута в связи с именем Бога, тем самым ей придается до известной степени христианское истолкование. Рефлективное отношение к собственной судьбе (Олав колеблется: довериться ей полностью или нет) совершенно не свойственно язычнику. Ее всесилие поставлено под сомнение. Hamingja отчасти утрачивает свое самостоятельное значение, превращается в божье благословение, в функцию провидения.

Но подобная интерпретация удачи не так уж характерна для этой саги, как и для "Круга Земного" в целом. Сам Снорри не очень-то четко различает удачу в языческом понимании и удачу, ниспосылаемую Богом христиан. О "счастье" Олава Харальдссона идет речь и тогда, когда ни о каком христианстве он еще не помышлял. Так, во время нападения молодого Олава-викинга на Финляндию местные жители, пользовавшиеся репутацией колдунов и магов, наслали шторм, чтобы погубить его флот. Но, "как часто бывало, счастье конунга одолело колдовство финнов" (Ól. helga, 9). Удача сопутствует конунгу Олаву и после того, как он принял христианство. Когда он приблизился к берегам Норвегии, возвращаясь из завоевательных походов, его корабли застиг шторм, подвергший их большой опасности, но благодаря хорошей команде и "счастью" конунга все кончилось удачно. Причалив в Норвегии у острова Sæla, Олав расценил это как доброе предзнаменование, ибо "sæla" – "удача", "везение". Сходя на берег, Олав поскользнулся и упал на одно колено, сказав:

– Я упал.

Его сподвижник возразил:

– Ты не упал, конунг, ты поставил ногу на землю.

Конунг засмеялся:

– Пусть так, если Богу угодно (Ól. helga, 29).

Успех действий обусловлен "удачей" конунга, но также и качествами его людей. Несмотря на попытку истолковать удачу в христианском смысле, глубокой трансформации это понятие, видимо, не переживает. Действительно, захватив в плен юного ярла Хакона, Олав обращается к нему со словами:

– Верно говорят о вашем роде, что вы красивой наружности, но удача вас оставила.

Хакон возражает:

– Не неудача (óhamingja) постигла нас. Издавна повелось, что победа достается то одним, то другим. Так ведь и между вашими и нашими сородичами: успех поочередно то у одних, то у других... Возможно, в другой раз нам повезет больше (Ól. helga, 30).

Христианин Олав не оспаривает подобной интерпретации судьбы язычником Хаконом, имеющей мало общего с пониманием божественного провидения и уверенностью, что правильная вера должна одолеть идолопоклонников. Воинская удача – отчасти результат обладания счастьем, но вместе с тем – дело случая, везения.

Приведенный эпизод – один из редких примеров понимания удачи как случайности, как чего-то неустойчивого и ничем не обусловленного1. Кроме того, и данный пример можно истолковать иначе: ведь происходит столкновение представителей двух знатных и, следовательно, "богатых счастьем" родов – конунга и ярла. Конфликт между их "везеньями" может иметь неодинаковый исход, и об этом говорит ярл Хакон.

Поскольку понимание судьбы до некоторой степени видоизменено в "Круге Земном" под влиянием христианской идеологии, удача уже не является чем-то не нуждающимся в дальнейшем объяснении и обосновании – она оказывается зависящей от воли Божьей даже в тех случаях, когда ее нехристианская природа достаточно очевидна. Решение спора о принадлежности пограничных территорий метанием игральных костей не имеет ничего общего с христианством. Именно так уладили распрю конунги Швеции и Норвегии. Тем не менее Олав Харальдссон бросил кости со словами:

– Для моего Господа Бога пустяк повернуть кости, – и выиграл (Ól. helga, 94).

Перед битвой при Стикластадире Олав обратился к своему войску с речью, в которой сказал, в частности, что, хотя противник обладает численным перевесом, судьба решит, кому достанется победа. Он молил Бога послать ему то, что считает для него лучшим. Будем верить, продолжал Олав, что наше дело более правое, чем бондов (его противников), и что Бог освободит для нас наши владения после битвы или пошлет нам еще большее вознаграждение. Если мне доведется говорить с вами после боя, я каждого награжу по его заслугам, и в случае победы мы в изобилии поделим между собой и земли, и движимое имущество. Успех в битве зависит от быстроты нападения (Ól. helga, 211). Понятия удачи и Божьей воли здесь максимально сближены.

Подобное же сочетание веры в судьбу с обращением к Богу (с неизменным поощрительным обещанием вознаградить воинов в случае победы) мы находим и в других речах предводителей перед началом битвы (см. Hák. herð. 8,17).

Иногда же, правда в редчайших случаях, когда речь заходит о чудесах, сотворенных святым Олавом, в "Круге Земном" возникают мотивы, напоминающие западноевропейские жития и другую душеспасительную литературу. Так, в "Саге о сыновьях Магнуса" есть рассказ о юноше-датчанине, попавшем в плен к язычникам-вендам. В заточении он подвергался всяческим мучениям и избавился от них только благодаря чудесному заступничеству святого конунга, к которому он обращался с горячими молитвами о помощи. В этой главе встречаются необычные для саги выражения: "счастлив человек, который не испытал в мире того зла, какое выпало на долю этого юноши", "несчастный малый" и т. п. (Magnússona, 31). Здесь понятия судьбы, счастья и несчастья уже перетолкованы на христианский манер и имеют мало общего с языческой этикой.

Мы далеко не исчерпали высказываний о судьбе, удаче, счастье, содержащихся в "Круге Земном", но и приведенных данных достаточно для того, чтобы не оставалось сомнений: эти понятия играют огромную роль в сознании скандинавов и в большой мере определяют их отношение к действительности, их поведение и этику. Несмотря на христианское влияние, затронувшее и представления о судьбе, по сути своей эта представления мало изменились. Христианизация не сопровождалась радикальной перестройкой языческого миропонимания, и вера в судьбу, управляющую как миром в целом, так и жизнью каждого человека в отдельности, коренилась слишком глубоко в сознании исландцев, чтобы быстро и легко уступить место новым воззрениям.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Противник конунга Харальда Прекрасноволосого, призывая мелких конунгов к борьбе с объединителем Норвегии, говорил:

– Мы можем рассчитывать на успех, если все вместе нападем на конунга Харальда, ибо тогда у нас будут большие силы, и пусть судьба решит, кто выйдет победителем (Har. hárf., 11).

В данном случае судьба – auðna – носит несколько безличный характер, она как бы вне сражающихся, стремящихся "перетянуть" ее на свою сторону. Точно также конунг Магнус Олавссон, требуя от английского короля уступить ему Англию, грозил в противном случае войной: "И тогда странами будет править тот, кому выпадет победа" (Magn. góða, 36).