
Рассматривая как минимум евразийскую мифологию, можно проследить тенденцию, что чем архаичнее взгляд на судьбу, тем более она могущественна. Судьба это предопределение, под которое попадают все – и явления мира, и боги, и люди – и ничто не помешает избежать его. Наиболее красивый и известный пример даёт греческая мифология, в которой известен трагический сюжет о царе Эдипе. Правителю греческого города Фивы Лайю было дано предсказание, согласно которому сын убьёт его, и женится на его супруге Эпикасте. Когда мальчик родился, царь велел отнести его в лес и убить, но человек, назначенный сделать это, лишь оставил ребёнка в лесу. Его нашли, и волею судьбы он оказался усыновлён царём Коринфа Полибом. Мальчика назвали Эдипом, и с детства ему внушали мысль, что Полиб и его супруга и есть его родители. Возмужав, Эдип направился к тому же предсказателю, что некогда предрёк его отцу трагедию, и оракул сообщил Эдипу о том же сюжете. Любящий Полиба и приёмную мать Эдип решил избежать судьбы, и уехал из Коринфа.. прямиком в Фивы. Не успев и заехать в город, он повздорил с Лайем, которого, конечно, не мог узнать, и убил его. Фивы страдали от чудовища по имени Сфинкс, которого Эдип сумел одолеть. Счастливые горожане даровали ему статус нового царя города, и дабы узаконить его права на престол, женили на царской вдове – Эпикасте. Когда у сына и матери родились дети, боги прокляли город за кровосмешение. Разбираясь в причинах мора, люди узнали правду. Эпикаста покончила с собой, а Эдип потерял рассудок. Борьба с судьбой завершилась неудачей, а Зигмунд Фрейд спустя три тысячи лет назовёт страсть ребёнка к родителю противоположного пола вкупе с «конкуренцией» с родителем своего пола эдиповым комплексом.
Весьма известен в России сходный по смыслу сюжет, «разрекламированный» Пушкиным «Песнью о Вещем Олеге», имеющей свою основу в «Повести временных лет» (912 год). Приведём отрывок «Повести»: «И пришла осень, и вспомнил Олег коня своего, которого прежде поставил кормить, решив никогда на него не садиться. Ибо спрашивал он когда-то волхвов и кудесников: “От чего я умру?” И сказал ему один кудесник: “Князь! От коня твоего любимого, на котором ты ездишь, — от него тебе и умереть!” Запали слова эти в душу Олегу, и сказал он: “Никогда не сяду на него и не увижу его больше”. И повелел кормить его и не водить его к нему, и прожил несколько лет, не пользуясь им, пока не пошел на греков. А когда вернулся в Киев и прошло четыре года, — на пятый год помянул он своего коня, от которого тогда волхвы предсказали ему смерть. И призвал он старейшину конюхов и сказал: “Где конь мой, которого приказал я кормить и беречь?” Тот же ответил: “Умер”. Олег же посмеялся и укорил того кудесника, сказав: “Неверно говорят волхвы, но все то ложь: конь умер, а я жив”. И приказал оседлать коня: “Да увижу кости его”. И приехал на то место, где лежали его голые кости и череп голый, слез с коня, посмеялся и сказал: “От этого ли черепа смерть мне принять?” И наступил он ногою на череп, и выползла из черепа змея, и ужалила его в ногу. И от того разболелся и умер». Отметим, что исландская «Сага об Одде Стреле» несомненно связана с указанным летописным сюжетом.
Со временем, впрочем, судьба становится подвластной богам. Целый ряд мифологий претерпевает возвышение богов, которые становятся властителями судеб; однако, лишь столь богатые культуры, как греческая или индийская развиваются до этого уровня, в то время как на севере Европы такие понятия как Рагнарёк («рок владык», ясно описанный в «Прорицании Вёльвы», первом тексте «Старшей Эдды») подтверждают роль судьбы как инстанции по-прежнему более высокой, нежели божества.
Титанида по имени Лето забеременела от Зевса, и его взбешённая жена Гера предрекла, что ни на земной тверди, ни в воде ей не удастся родить. Однако судьбу обошли: плавучий остров Делос дал приют беременной богине, и тем самым стал малой родиной для Артемиды и Аполлона. Если же рассматривать не только индоевропейские мифы, можно вспомнить египетский миф: судьбе было неугодно, чтобы богиня Нут родила в 360 дней года, в то время как некогда год был именно такой длины. Однако бог Тот, понимая необходимость её родов, сумел в азартной игре выиграть дополнительные 5 дней в году, в которые и родились Осирис, Исида, Сет.. В позднем фольклоре судьбу научились обходить и люди. Согласно молдавской сказке «Иван Турбинка» хитрый Иван обдурил саму Смерть, которой Бог сказал забрать его. Итогом этого стало бессмертие Ивана.. которое, впрочем, не принесло ему никакого счастья. Смерть сказала герою: «знай же, Иван, что отныне сам ты будешь смерти желать, на четвереньках за мною ползать, умолять меня будешь душу твою прибрать, а я притворюсь, будто вовсе и забыла про тебя, оставлю тебя жить, <…> чтоб увидел ты, как несносна жизнь в глубокой старости! <…> Так вот и жил Иван, не знающий смерти, век за веком без счету, а может, и поныне живет, если не умер».
Представления о судьбе, конечно, были ярко персонифицированы в мифологии. У балтов за судьбу отвечала Лайма, иногда в компании Деклы и Карты. Крайне близки им славянские Рожаницы: по словам Яна Махала «Богини судьбы кладут ребёнка на стол и решают его судьбу. Обычно являются три Богини, и третья и самая старшая из них – самая могущественная <…>. Их решения часто противоречат друг другу, но что скажет последняя, то и сбудется. Основные вопросы, которые они решают, как долго ребёнок будет жить, будет ли он богатым или бедным и что будет причиной его смерти». Без сомнения, родственны им германские три «норны, те, что приходят ко всякому младенцу, родившемуся на свет, и наделяют его судьбою» («Младшая Эдда», «Видение Гюльви», 15). А Гесиод, некогда одолевший на поэтическом состязании самого Гомера, пишет о трёх греческих мойрах: «людям определяют они при рожденье несчастье и счастье» («Теогония», 218-219). Аналогичных богинь римляне звали парками. В виде трёх прях судьбу видели хурриты и хетты – они называли их Хутенами-Хутеллурами. Позднеевропейский фольклор будет помнить о феях, исполняющих ту же функцию предсказания судьбы новорождённым – эта вера «едва ли не дожила до времени Перро, т.е. до XVII в.» (Е.В. Аничков. Язычество и Древняя Русь. Гл. VII). Говоря о мойрах, следует отметить, что из архаического главенства они снизошли в подчинённых Зевсу персонажей по мере развития греческой культуры; в то время как пророчества норн у германцев так и остались выше воли асов, обречённых судьбою порой и на гибель. Впрочем, асы также могли даровать судьбу людям, так, в «Перебранке Локи», 22, Лодур обвинил Одина:
«Ты, Один, молчи!
Ты удачи в боях
не делил справедливо:
не воинам храбрым,
но трусам победу
нередко дарил ты»
Иногда судьба олицетворена одним божеством; этот вариант встречается чаще, чем тот, что у Пушкина описан как «три девицы под окном пряли поздно вечерком..». Наиболее известна тут Фортуна, с её знаменитым колесом, представляющим наиболее яркий визуальный образ судьбы..
Трудно порекомендовать по указанной теме что-то лучше для введения, чем статью А.Н. Веселовского «Судьба-Доля в народных представлениях славян». Без сомнения, автор её прав, когда пишет, что понятие судьбы объясняло события в мире, везения и неудачи людей, порой, кажется, и незаслуженные: «человек счастлив или нет, потому что так ему прирождено, суждено, на роду написано..»; и оттого было необходимо любой культуре, стремящейся понять и выразить в религии и мифах многообразные события человеческих жизней.
В 1937 году немецкий композитор Карл Орф завершил работу над кантатой «Carmina Burana», созданной на основе средневековых стихотворений на латыни о Фортуне, судьбе. Это произведение, представляющее одну из вершин классической музыки, сегодня известно всему миру, оно божественно. Начинает её композиция O, Fortuna!, чей текст на латыни начинается так (перевод):
O, Фортуна,
словно луна
ты изменчива,
всегда создавая
или уничтожая;
ты нарушаешь движение жизни,
то угнетаешь,
то возносишь,
и разум не в силах постичь тебя;
что бедность,
что власть —
всё зыбко, подобно льду..